В чем главная бытовая проблема в экспедициях? Где исследователь чувствует себя как дома — в Петербурге или Арктике? Правдив ли образ полярника? — Мы взяли интервью у Игоря Василевича, младшего научного сотрудника отдела гидрологии устьев рек и водных ресурсов Арктического и Антарктического научно-исследовательском института (ААНИИ). Первую часть интервью читайте здесь.
Игорь — неоднократный участник экспедиций на север, увлекается фотографией и ведет группу «Криосфера» ВКонтакте, в которой публикует свои работы и заметки. В настоящий момент пишет диссертацию на тему «Межгодовая изменчивость элементов водного баланса рек бассейна Грен-фьорд, Шпицберген».
— В скольких экспедициях вы побывали?
— Я сбился со счета. Можно сказать, что каждый год по две, либо одна большая.
На Северной Земле был четыре раза, это была и первая моя экспедиция. На Шпицбергене раз семь, наверное. И был еще в международной экспедиции MOSAiC.
— Как долго продолжались экспедиции?
— Были года, когда в сумме за год в Арктике времени выходило больше, чем полгода, но там были и подработки. Я работал в основном сезонно. То есть я не зимую.
— А чем зимовка отличается от сезонной работы в Арктике?
— Есть зимующий состав, есть сезонный. Зимующий состав обычно отправляется в экспедицию на год. Это люди приезжают, как правило, осенью, весной, летом. Зависит от особенностей логистики экспедиции: в Антарктиде одно, в Арктике другое.
К сезонным составам относят специалистов, которые занимаются преимущественно краткосрочными относительно зимующих исследованиями. Это океанологи, геофизики, гидрологи, спецметео, палеогеографы, гляциологи и многие другие. Их экспедиции длятся от двух недель до полугода. Гидрологи обычно работают полгода, от апреля до конца сентября.
Вот основные различия. К зимущему составу относится весь технический персонал, который занимается поддержанием работоспособности базы: механики, техники, инженеры по эксплуатации зданий, начальник станции. Еще повар, если станция со своей кухней. Если нет, как на Шпицбергене, то там поваров нет, там есть кафе.
— А где удалось побывать на материке?
— Новый Уренгой, до Тазовского я чуть-чуть не доехал, к сожалению. Потом еще — Ямал, Хатанга, мыс Челюскин, полевая база Хастыр в Хатангском заливе, озеро Таймыр.
— Можно ли свободно перемещаться на Шпицбергене?
— Да, дают, дают вполне. Если это связано с работой, то без проблем.
Нужно заранее подать свою программу наблюдений, обозначить район, зарегистрировать программу у норвежцев. Они одобряют, теперь еще стали следить за выполнением программы.
— Как проходит подготовка к экспедиции?
— В экспедиции ездить легко, но их надо готовить, их нужно обрабатывать, нужно писать статьи, нужно защищать диссертации (по возможности).
Порядок следующий: пишется программа, она согласовывается в отделе. Закупается оборудование (закупка эта вообще может длиться годами). Это очень тяжелая вещь, потому что оборудование должно быть проверенным. Теперь еще добавились санкции — нельзя купить приборы, которые мы раньше покупали.
— Чем отличалась экспедиция MOSAiC?
— Эту экспедицию делали немцы с помощью русских. В чем суть: весь мир знает, что были советские дрейфующие станции, немцам они нравились, и они захотели сделать то же самое.
Потом поняли, что перспектива экспедиции огромная. В итоге сделали большую экспедицию, куда пригласили ученых со всех стран. Был отбор, естественно. При экспедиции сделали еще школу — 20 студентов — чтобы собрать молодых ученых и в будущем создать международную сеть. Норвежцы, кстати, проигнорировали эту экспедицию, потому что они до этого пытались запустить что-то подобное.
В чем был смысл: вмораживается судно в льдину, с него проводится пробоотбор и разные наблюдения по схеме «лед, атмосфера, биология, океан». Мы помогали в расстановке сети наблюдений, месяц на судне работали и учились. На льду, наверное, неделю или десять дней провели.
Я человек активный, поэтоу мне было легко найти общий язык с иностранцами. Вообще я из музыки пришел.
— Из музыки?
— Да, выступал в группе много. Играли панк и шугейз.
Мне всегда нравился бас, сочетание ритм-секции, мелодика, ритмика… Бас — это связующее между гитарой, вокалом и ударными.
— А приходилось ли брать гитару в экспедиции?
— Брал, но сломали ее. В экспедицию я взял с собой свою самую первую гитару, которую купил в 14 лет, — Epiphone Les Paul. Меня не пустили с ней на борт самолета, потому что «не указывал гитару в багаже». Я не хотел уже отправлять ее домой, поэтому оплатил за свой счет перевозку на Шпицберген, на нее налепили метку «fragile», но что я увидел по приезде — головка грифа отломана…
Кстати, после самой первой экспедиции, в 2015 году, я купил себе бас-гитару. И купил я его у человека по имени Игорь. Очень возможно, что это был создатель группы «Ленинград», и тогда у него на басу играл Шнуров. Я так и не понял, вранье это или не вранье, шутка или не шутка, но человек, у которого его покупал, был достаточно серьезный.
Сама гитара — Fender Precision Bass, расцветка — fireburst. Ее в экспедиции не брал, потому что это был мой единственный в жизни нормальный инструмент: гитара и вправду японская, вроде даже бьется номер.
— К слову о Ленинграде, как вы оцениваете свое «естественное состояние» — это быть в экспедиции или заниматься наукой в Санкт-Петербурге?
Сейчас уже в Питере, скорее. Раньше было в экспедиции… С возрастом это все сложнее воспринимается, потому что для того, чтобы больше иметь возможность влиять на ход экспедиции, больше реализовывать себя или кого-то образовывать нужно решать массу системных пробелов…
Ключевой пробел сейчас — возрастной. Между мной и старшим надо мной — 20 лет. Где эти три поколения полярников? Куда они делись? Между мной и моими ребятами, кого я обучаю, — 10 лет…
— А кого сейчас обучаете?
— Полевиков, которые продолжат мою работу в экспедициях. Чтобы закончить диссертацию, мне все-таки нужно быть дома, в Питере.
— То есть уже готовите смену на будущие экспедиции?
— Постоянно этим занимаемся. Я пишу диссертацию по Шпицбергену, мне нравится Шпицберген и его снег, но я, наверное, уже наизусть все там знаю. А хочется и другие научные исследования иметь: для этого нужно подготовить смену. Сейчас обучаю двух молодых парней-магистрантов.
— Сложно ли адаптироваться при такой резкой смене обстановки?
— С возрастом все сложнее ощущается: то я здесь, то там, и там хорошо, и здесь. Когда я много ездил, по полгода и больше: только успел привыкнуть, только-только адаптировался, нужно снова ехать.
Хотя, в принципе, лето на Шпицбергене такое же, как в Петербурге. Не могу сказать, что там очень холодно. Я бы сказал, что просто зима немножко увеличенная. Короткая весна (около двух недель) и потом сразу лето.
— В общем, наша бесконечная весна?
— Да, скорее как русская весна. Сложнее всего именно летом, полярным днём. Кто-то говорит, что он не чувствует эффекта от солнца, ему нормально, а я устаю и из-за света не могу спать.
Мне однажды ответили на жалобу: «А ты пробовал глаза закрывать?» Но маска для сна мне не помогает и шторы блэкаут тоже, все не то: организм реагирует на свет. Это немного истощает в психическом плане.
— То есть первая проблема для адаптации на Шпицбергене не холод, а здоровый сон?
— Вот холод точно нет. На Северной Земле — возможно. В Антарктиде холод является фактором очень опасным. Но и сон не столь тяжелая проблема.
Самый сложный фактор, на самом деле, — человеческий. Я романтик, когда ехал в экспедицию в первый раз думал: «Сейчас буду с мужиками плечом к плечу бороться с медведями, со льдом, со скалами». В общем, думал, что ключевая проблема — человек против природы, оказалось не так.
Главное — человек против человека. Если вы не будете помогать друг другу, если вы не будете вдумчиво относиться к технике безопасности, ничем хорошим это не кончится.
— Несколько напоминает фильм «Нечто».
— Да, да, мы его пересматриваем всегда с моим коллегой. Это часть нашего «тимбилдинга».
— Люди быстро устают друг от друга из-за тяжелых условий?
— Наоборот, чем жестче условия, тем крепче коллектив. Тем не менее слышал про довольно жесткие конфликты между людьми, но они всегда находили разрешение и компромисс.
Развязка всегда наступает. Иначе конфликт повторяется до тех пор, пока это не произойдет. Полярники — энергоэффективные люди, им не нужно себя растрачивать себя на глупости.
— Человек против природы — самый популярный мотив в арктической прозе. Какая у вас любимая книга об Арктике?
— Роман «Время-не-ждёт». Джек Лондон — потрясающий писатель. Я однажды прочитал о нем очерк в одной из советских книжек, узнал про его прошлое и чуть не прослезился. Бедный человек.
Тем не менее я сторонник реализма, для меня такие декорации не нужны. Всё равно проблема главная — это человек против человека. В романах и рассказах Лондона эта проблема тоже проявляется.
А моей любимой книгой вообще остается «Фиаско» Станислава Лема, как раз прочитал ее в экспедиции, когда мне нужно было писать выпускную квалификационную работу… Потрясающая книга, очень мощная, рекомендую ее.
— Много ли свободного времени выдается в экспедиции?
— Всегда по-разному. У меня было очень мало свободного времени, особенно если нужно было проводить снегомерные работы. Многое еще зависит от погоды.
— Не устаете ли от рутинной работы в экспедициях?
— Я вот задавал себе тот же вопрос, но в этом году в экспедиции осознал: «Как я люблю и копать, и тыкать снег, ездить туда, где никого нет». Мне нравится применять свои навыки и опыт для чего-то полезного.
Я вижу смысл в своей работе. В этом году, правда, возникла новая проблема — учиться передавать свои знания. Я понял, что не смогу передать за один месяц то, что знаю десять лет. Это невероятно сложно.
— Сильно сказывается разница поколений?
— Нет, не могу сказать. Разве что мемы разные… Не, ладно, мемы такие же.
— Сильно ли меняется мир после возвращения из экспедиции?
— За шесть с чем-то месяцев, по-моему, нет, не меняется.
— Глупый вопрос: как в экспедиции получать новости?
— На Шпицбергене связь потрясающая — широкополосный бесплатный интернет, кто-то даже Baldur’s Gate 3 скачал.
Если брать Северную Землю, там есть платный интернет. Он дорогой, но люди пользуются им, читают новости и сидят в мессенджерах. В общем, связь там есть.
Когда я уезжал туда в 2015-2016 годах, я вообще не заходил в интернет. Это было так хорошо, погружение в себя: работа над собой, наблюдение, как ты с людьми общаешься, как ты бегаешь от медведей…
— Вы упоминали что в первой экспедиции нарушили правила техники безопасности и попали на белого медведя. Правила общие для всех экспедиций?
— Это на Северной Земле было, да. Правила безопасности, безусловно, везде одинаковые, просто иногда люди могут нарушать технику безопасности. По разным причинам, но прежде всего из-за человеческого фактора.
У меня такая поговорка есть: ошибиться в Арктике сложно, но цена ошибки может быть самой высокой. А посмотреть на солнце в телескоп можно два раза.
— Как правильно убегать от белых медведей?
— На Северной Земле медведи встречались регулярно. На Шпицбергене крайне редко. Главное правило при встрече с медведем — не бежать от него, тем самым вы не спровоцируете у него инстинкт преследования.
И еще на Северной Земле бывает так: спишь, а тебя по рации поднимают криком: «Всем внимание — у камбуза медведь». И там реально сидит медведь, его загнали собаки, ему до них нет дела. Уставшие собаки сидят рядом. Ситуация патовая.
— Не страшно?
— Надо всегда смотреть по сторонам. У меня первые четыре года после Северной Земли было так: выхожу на улицу, если снег выпал, по привычке оглядываюсь по сторонам.
Безусловно, медведи умные животные. Как правило, при встрече с медведем я был на технике, и мы быстро отдалялись друг от друга. А так, следует стрелять из ракетницы в воздух или сигнальным выстрелом из ружья между собой и зверем. Главное ему за спину не стрелять. Они любопытные и часто к станции не охотиться ходят, а просто посмотреть: «А что это такое?» Потом видят собаку и убегают.
Если он на тебя сразу не напал, значит, он, скорее всего, не охотится. Если ты не бежишь от него, то все нормально будет. Если ты побежал, у него включается инстинкт… Не нужно его провоцировать. Во всех методичках написано: «Не беги!»
— А кто еще из зверей попадался?
— Моржи, киты (невероятные существа). Еще тюлени, нерпы. Песцы, конечно же. Полно оленей.
На Северной Земле есть свои олени, они более стройные, чем на Шпицбергене, им важно быстро бегать, чтобы выжить.
Слышал также на Северной Земле, что волк ходил в километре от станции — легендарный полярный волк, «чудовище размером с медведя».
— О легендах: как вы воспринимаете образ полярника?
— В 2017 или 2018 году ездил в Новый Уренгой. Мне казалось — я опытный полярник, выхожу, а там –60. У меня руки отваливаются. С трудом доехал до места и сделал проботбор, а мужики там просто и спокойно работают на улице. Дует ветер — они работают. Вот — полярники.
— Борода — обязательный атрибут полярника?
— Нет. Кому как нравится. Кто-то, например, из культурно-эстетических соображений не представляет себя небритым. У всех по-разному, никто друг друга не жалуется, ничего не говорит.
В 2018 году на Северной Земле был забавный случай: я себе сделал усы-подкову, как у Халка Хогана. И всё, на следующий день — у кого-то аккуратная бородка, у кого-то закрученные усы, у кого-то щетка под носом.. В общем, был фестиваль усов и бород. И все сидят на завтраке и оценивают друг друга.
Вот такой коллектив. Я к такому привык, что люди только ради смеха могут что-то сделать. Все человеческое не чуждо этим многолетним мужикам…
— Сбегают ли люди в Арктику от проблем?
— Я не прячусь там от мира реального. Многие прячутся, многие уезжают надолго: там думать не надо, у тебя все есть готовое. А я страдаю там, страдаю здесь (шутка).
— Вы занимаетесь фотографией? Как к этому пришли?
— Я фотографировал сначала на Nokia Lumia 520, старенький телефон. Параллельно с этим снимал на плёнку: от мамы достался плёночный аппарат — «Вилия-авто». Шикарный фотоаппарат, простой очень.
После 2019 года я у коллеги зеркалку, мне понравились его снимки, и я решил тоже попробовать. Я купил себе Canon 600D с комплектным объективом. До сих пор им пользуюсь. Это моя рабочая лошадка. Потом еще докупил небольшой телеобъектив.
В 2021 году была первая экспедиция, в которой я начал фотографировать на зеркалку. Я там наснимал десять тысяч кадров. Причем я снимаю в автоматическом режиме: летом света в Арктике столько, что укачаешься, — не нужно долго подбирать параметры. Для съемок в темноте перевожу в ручной режим и играюсь с настройками.
Со своими фото я попал в пару конкурсов и выиграл в них. Самый крупный был в Москве.
— Талантливый человек талантлив во всем?
— Я не согласен с этим тезисом. Он немножко гротескный. Я считаю, что каждый человек может достичь определенных высот во всем, если постарается. Каждый человек по-своему талантлив.
— А фотографии больше для себя или для потомков?
Снимаю, конечно, для себя, но рад, когда фотографии получают жизнь вне моего архива. Всегда хотел оставить свой след в истории человечества — мне нравится сама идея.
Другой пример: я недавно закончил огромный методический документ по научным стандартам. Я устал, но так рад, что он закончен! Это просто мой вклад в науку и в методологию нашего института.
— А какую роль играет стандартизация в гидрологии?
— Это сейчас очень важно. Написана куча документов, методических идей и концептов, которые до сих пор очень актуальны. Это делают, чтобы любое измерение в любой сети было релевантным.
Например, померил здесь температуру, там померил — можешь быть уверен, что это один и тот же прибор, один и тот же метод. Это все можно сравнивать.
Стандартизация не для того сделана, чтобы загубить свободу. Если нужно сделать специальное наблюдение, делай, что хочешь. Просто опиши это.
Я отдаю должное тем великим людям, которые делали предыдущие стандарты, потому что, когда я ссылаюсь на старые документы 1950-х, 60-х, 70-х годов, меня спрашивают: «Что за старье принес?» Я отвечаю, что никто пока лучше не придумал.
— Какие планы на следующую экспедицию?
— Я листал сегодня фотографии для отчёта и поймал себя на мысли, что мне нравится моя работа, мне нравятся экспедиции. Не буду скрывать, я немножко переживаю: личная жизнь и экспедиции не вяжутся никак.
Я планирую ехать на один-два месяца максимум. Сейчас все сильно завязано на то, что времени не хватает, и надо диссертацию писать. Экспедиция — это всегда сложно. Всё-таки на месяц на мою любимую снегомерку было бы оптимальным.
— Какая экспедиция была самая любимая?
— Я выделю две. Первая — это 2018 год, Северная Земля, я был руководителем, мне никто не мешал работать, и это было потрясающе, полная свобода действий, полная свобода реализации работать так, как тебе удобно — много, качественно и со смыслом. И с коллегой очень повезло. Я был счастлив.
Вторая экспедиция — это 2022 год, я поехал первый раз начальником на Шпицберген со своей командой, которую я сам собрал.
Беседу вёл и материал подготовил Дмитрий Тарасов